боже храни королеву.

сидим и смотрим друг на друга.
я и начатая курсовая.
иногда она всем своим видом демонстративно показывает свое превосходство,
в такие моменты сидишь и искоса глядя на нее шипишь что-то невразумительное,типа"сссссука"
а она молчит.
в такие минуты время останавливается и ты начинаешь подумывать о бессонной ночи и галлюциногенах,
которые обязательно должны перенести тебя куда-нибудь под дуб в район Северной Кореи..

Постель - лучшее место для того, чтобы пить кофе. С 1913 года.

у моего отражения в лужах зеленые глаза
не проснуться бы в этом театре абсурда скрипкой с двумя струнами и романтичной трещиной по корпусу

Часть жизни складывается из таких, в сущности, повторяющихся банальностей, что говорить о них вслух смешно. По ночам — снится музыка Майлза Дэвиса, на завтрак — мюсли, днём — греть руки в перчатках.
Но можно не спать двое суток ради того, чтобы двенадцать часов из них (задернутые плотно шторы не дают представления о смене времени суток) лежать под пледом, мешать коктейли с водкой под Джеймса Бонда (канонично делая глоток каждый раз, когда у Бонда появляется новая девушка, когда он бьёт машину, говорит "бондджеймсбонд", заказывает мартини с водкой или нарушает законы физики и здравого смысла использованием своего суперагентского оборудования, вроде машины-невидимки) и говорить о том, что самое прекрасное в этом мире — это джаз, кофе, кошки, женщины, чужие тексты и математика. Что это шесть кито-слонов (или слоно-китов; синтаксис не порождает семантику), на которых держится мир, и мой мир, в частности. Что, в определённом смысле, это и есть шесть составных частей мира, шесть элементов, если угодно. И что смысл определён.

Как будто ветром сбило невидимый раньше замок; могу говорить об этом спокойно и бесконечно, могу молчать, но чаще выбираю говорить (компенсация за годы безголосого осознания).
Если для вас джаз — это музыка, то для меня музыка — это джаз, и так далее, потому что вся суть этого мира и этой жизни всё равно сводится к обожествлению красоты. Вплоть до того, что то, что прекрасно — заранее оправдано, заранее бесценно, заранее захлёстывает до неспособности вдохнуть или выдохнуть.

Давай всю оставшуюся жизнь будем статистическим и философским парадоксом, - хочется сказать иногда.

...Потому что внутри каждого, кто играет джаз (молча, в темноте, под закрытыми веками), показывают его собственное кино про пустыню. И если названное по имени — существует (реальность пластична и подлежит переделке — но ровно до тех пор, пока она не сформулирована), то не названное, скрытое в своей подкожности (нутряное и обрушивающее в пустоту, влажное — сок плодов с древа познания), тайное — истинно даже за пределами.
Потому что внутри каждого, кто играет джаз (отзываясь всем телом и зная, что не отзовись он хотя бы раз — какая-то часть всего замолчит, рассыплется и не сбудется), шумит бесконечный oceano-mare, и услышавший его однажды — уже не сможет играть музыку, которая всякий раз звучит одинаково...

"- Посмотрите на этот воск, - сказал он. - Проследите за тем, что с ним
происходит. Он разогревается на спиртовке, и его капли, приняв причудливые
очертания, поднимаются вверх. Поднимаясь, они остывают; чем они выше, тем
медленнее их движение. И, наконец, в некой точке они останавливаются и
начинают падать туда, откуда перед этим поднялись, часто так и не коснувшись
поверхности.
- В этом есть какой-то платоновский трагизм, - сказал я задумчиво.
- Возможно. Но я не об этом. Представьте себе, что застывшие капли,
поднимающиеся вверх по лампе, наделены сознанием. В этом случае у них сразу
же возникнет проблема самоидентификации.
- Без сомнения.
- Здесь-то и начинается самое интересное. Если какой-нибудь из этих
комочков воска считает, что он - форма, которую он принял, то он смертен,
потому что форма разрушится. Но если он понимает, что он - это воск, то что
с ним может случиться?
- Ничего, - ответил я.
- Именно, - сказал Котовский. - Тогда он бессмертен. Но весь фокус в
том, что воску очень сложно понять, что он воск. Осознать свою изначальную
природу практически невозможно. Как заметить то, что с начала времен было
перед самыми глазами? Даже тогда, когда еще не было никаких глаз? Поэтому
единственное, что воск замечает, это свою временную форму. И он думает, что
он и есть эта форма, понимаете? А форма произвольна - каждый раз она
возникает под действием тысяч и тысяч обстоятельств.
- Великолепная аллегория. Но что из нее следует? - спросил я, вспомнив
нашу вчерашнюю беседу о судьбах России и ту легкость, с какой он перевел ее
на кокаин. Легко могло статься, что он просто хотел получить остаток порошка
и постепенно подводил к этому разговор.
- А следует то, что единственный путь к бессмертию для капли воска -
это перестать считать, что она капля, и понять, что она и есть воск. Но
поскольку наша капля сама способна заметить только свою форму, она всю свою
короткую жизнь молится Господу Воску о спасении этой формы, хотя эта форма,
если вдуматься, не имеет к ней никакого отношения. При этом любая капелька
воска обладает теми же свойствами, что и весь его объем."
(с)

Я обязательно, ты слышишь? Я обязательно, - сказал Медвежонок. Ежик кивнул.
- Я обязательно приду к тебе, что бы ни случилось. Я буду возле тебя всегда.
Ежик глядел на Медвежонка тихими глазами и молчал.
- Ну что ты молчишь?
- Я верю, - сказал Ежик.
(с)